Иоанн Грамматик, патриарх Константинопольский:
философ, ученый, ересиарх

Иоанн Грамматик (ок. 780 – после 860) был одним из самых образованных и ученых людей первой половины IX века, прошел путь от мирянина до патриарха, был советником трех иконоборческих императоров и учителем последнего из них, Феофила, стал главным ересиархом второго иконоборчества (815–843), за что был предан анафеме и до сих пор анафематствуется в Церкви в день Торжества Православия (в первое воскресенье Великого поста), в результате чего православные авторы IX и Х веков очернили его память всякими небылицами. Но и при столь явной враждебности можно найти в источниках ясные следы другой традиции, которая в наиболее краткой форме выражена в позднейшей хронике Михаила Глики, назвавшего последнего иконоборческого патриарха «великим Иоанном». Даже у вполне "правоверного" противника иконборцев Продолжателя Феофана ясно прослеживаются две разных линии преданий об Иоанне (так же как и об императоре Феофиле) — отрицательная и положительная: называя его нечестивым "колдуном" и рассказывая всякие байки о его оккультных опытах, хронист, тем не менее, говорит и другое:

«Иоанн, некогда настоятель монастыря мучеников Сергия и Вакха, расположенного в Ормизде, был сопричислен к дворцовому клиру и завоевал горячую любовь Михаила Травла то ли потому, что с ним одним разделял эту ересь, то ли потому, что заслужил славу необыкновенной ученостью. Как бы то ни было Михаил любил его и назначил учителем Феофила». (IV.7)

«Во исполнение древнего обычая пожелал [Феофил] известить о своей самодержавной власти потомков Агари, то ли чтобы приобщить их к своей радости, то ли - вернее всего - навести страх. И для этой службы счел достойным синкела Иоанна, как мы уже говорили, своего бывшего учителя. Он был исполнен гражданского благочиния, хотя и придерживался одной ереси с Феофилом, к тому же владел искусством спора, и потому любил его царь и отличал больше всех остальных. Вот поэтому-то и отправил его к властителю Сирии, дав ему много того, чем славится Ромейское царство и чем восхищает оно инородное племя, а к этому прибавил еще свыше четырех кентинариев золотом. Дары были предназначены амерамнуну, а золото - Иоанну для раздач, дабы он и впечатление мог создать и уважение к себе увеличить. Ведь если посланец сыплет золотом, словно песком,[какими несметными богатствами должен удивлять сам пославший! Стараясь всячески возвеличить и украсить своего посла, царь дал ему два сосуда, изготовленных из золота и драгоценных камней, которые на народном нечистом языке называются хернивоксестами. Иоанн отправился, а явившись в Багдад, вызвал к себе почтение как глубоким умом и пророческими речами, так и приметным своим богатством и пышностью, ведь всем, кто его посещал, он дарил немалые суммы - его раздачи были подстать только царским. Этим вызвал он восхищение и прославил свое имя. И еще только подошел он к варварской границе, как уже поразил всех, кто явился к нему осведомиться о здоровье императора, и привел в восхищение щедрой раздачей даров и золота. Прибыв же к Исмаилу и представ перед ним, он передал слова царя и по окончании речи отправился в покои для отдыха. Желая еще больше поднять славу ромеев, он щедро одаривал каждого, кто по какой-нибудь причине, большой или малой, являлся к нему и от щедрот своих дарил ему серебряный сосуд, наполненный золотом. Как-то раз во время совместного с варварами пира он велел слугам нарочно потерять одну из упомянутых чаш, которыми пользовались. Из-за потери сосуда поднялся громкий крик, все варвары, до глубины души восхищенные его красотой, пышностью и великолепием, учинили великий поиск и розыск и, как говорится, прилагали все старания, чтобы лишь обнаружить пропажу. В этот момент Иоанн велел выбросить и вторую чашу, при этом он сказал: "Пусть пропадает и эта", - и прекратил поиски, чем вызвал изумление сарацин. Соревнуясь в щедрости, амерамнун не пожелал уступить Иоанну и в ответ принес ему дары, тот, однако, ими не прельстился и высыпал их перед сарацином, словно прах. К тому же амерамнун дал ему и сотню пленных, которых вывел из темницы и вместо тюремного тряпья облачил в роскошные одежды. Щедрость дарующего Иоанн похвалил и оценил, но подарка не принял, сказав, чтобы людей этих они держали на свободе у себя, пока не принесет он им в ответ такого же дара, не приведет им пленных сарацин, а уже тогда возьмет наших. Сарацина это поразило, и уже не как чужака, а как своего стал он часто призывать к себе Иоанна, демонстрировал ему сокровища, красоту домов и все свое великолепие. Такие знаки внимания он ему оказывал до тех пор, пока не отправил торжественно в Константинополь. А тот, как пришел к Феофилу, так подробно поведал ему про Сирию и убедил соорудить Врийский дворец по образу и подобию сарацинских, обликом и пестротой ничем от них не отличающийся.[23] Занимался же строительством и все делал, следуя описаниям Иоанна, муж по имени Патрикий, удостоенный титула патрикий, который в добавление соорудил только у спальных покоев храм имени святейшей госпожи нашей Богородицы, а у переднего зала дворца - трехпридельный храм, красотой красивейший и величиной многих превосходящий; средний придел носит имя архистратига, оба боковые - святых мучениц.
В подобных делах являл себя Феофил великолепным и удивительным...» (III.9–10)

Вот миниатюра из Мадридской рукописи хроники Скилицы, изображающее это посольство: справа Иоанн перед императором Феофилом, слева — перед халифом Мамуном.

 

 

Не знаю также, откуда Р. Жанен взял, что Иоанн во время второго иконоборчества вынуждал к отречению от икон святых Платона и Феодора Студитов; св. Платон вообще умер в 814 г., еще до начала гонений, а св. Феодора почти сразу сослали из столицы, т.к. понимали, что переубедить его невозможно. Кто из студитов точно содержался в подвалах Сергие-Вакхова монастыря и имел беседы с Грамматиком, так это св. Навкратий (о чем сказано в одним из писем св. Феодора). Кстати, в 2007 г. во дворе храма можно было видеть остатки каких-то помещений — может быть, тех самых подвалов, где содержались исповедники:

 

 

Привожу выдержки из посвященного Иоанну раздела книги:

P. Lemerle, Le Premier humanisme byzantin. Notes et remarques sur enseignement et culture à Byzance des origines au Xe siècle (Paris, 1971) (Bibliothèque Byzantine: Études, 6) 135–146;
© Перевод с французского м. Кассии (Сениной) 2008 г.

>>> Иоанн Грамматик [1] — личность настолько сложная и, для своего времени, настолько самобытная, что иконопочитательская традиция многообразно исказила ее черты, так что в наши дни даже было предложено разделить ее надвое и различать двух Иоаннов Грамматиков. [2] Гипотеза напрасная, но показывающая, что нелегко согласовать между собой данные, которыми мы располагаем. Если и нет оснований думать, что Иоанн вел свое происхождение из Армении, как утверждали некоторые, [3] мы, тем не менее, не знаем чего-либо достоверного о его семье и молодых годах. Одна традиция приписывает ему происхождение темное и низкое, [4] что соответствовало бы и тому факту, что в 815 г., когда зашла речь о замене Никифора на патриаршем престоле, патрикии воспротивились тому, что Лев V выбрал Иоанна, потому что считали его νέος καὶ ἀφανής; [5] но это могло и просто означать, что он еще не успел сделать карьеру, которая привлекла бы к нему внимание; а весьма продвинутое образование, которое он, совершенно очевидно, получил, говорит против гипотезы о его пролетарском происхождении. Нет оснований отвергать другую традицию, согласно которой он принадлежал к знатной константинопольской семье — роду Морохарзамиев. [6] (…) Но сквозь поток ругательств, которые православные вылили на «Иоанна-Волхва», [7] нелегко распознать истину.

--

Если он и родился в Константинополе, мы не знаем, когда. В. Грюмель показал, [8] что он является адресатом трех писем Феодора Студита, написанных до смерти Платона Саккудионского в 814 г.: Иоанн в то время еще не перешел в лагерь иконоборцев и имел репутацию человека очень образованного и опасного спорщика; Феодор, старший его по возрасту, выказывает по отношению к нему большое уважение; в этих письмах встречаются выражения ὁ περὶ πάντα σοφός, φίλος σοφώτατος, ἡ σοφή σου τιμιότης, ἡ λογιότης σου, ἡ ἀγχίνοιά σου. Итак, представляется несомненным, что он получил основательное образование, о котором мы, к несчастью, не знаем ничего, и должен был начать свою карьеру с преподавания, откуда происходит, по-видимому, его прозвище Γραμματικός. Затем он стал священником, и Грюмель справедливо заметил, что он должен был быть рукоположен или патриархом Никифором (806–815), или даже еще Тарасием (784–806), поскольку именно об этом его звании говорит Мефодий в своем ответе патриарху Иерусалимскому. [9] Уже упоминавшееся письмо псевдо-Дамаскина к Феофилу об иконах делает его чтецом в константинопольском монастыре Богородицы τῶν Ὁδηγῶν, что создает некоторые трудности, хотя вообще его прохождение степени чтеца является нормальным и засвидетельствовано. [10] Другая, лучше установленная, традиция говорит, что он был, тоже в столице (Иоанн, похоже, никогда не удалялся из нее), игуменом монастыря святых Сергия и Вакха [11] (…). В конечном счете, все эти разнообразные хронологические данные приводят к мысли, что Иоанн Грамматик мог родиться в 70-х гг. VIII в. [12] Значит, он учился в царствование Константина VI и Ирины. Но, помимо этого, все к нему относящееся остается довольно сомнительным или неясным.

 

--

Иоанн, наконец, является в полном блеске в первые годы правления Льва V — на сей раз как иконоборец. Наиболее подробные сведения об этом дает Scriptor incertus (Scr. Inc., 349 sq.): после того как внезапная смерть Крума (13 апреля 814 г.) на время освободила Византию от болгарской угрозы, император, — говорит хронист, — дал волю своим иконоборческим склонностям и доверил Иоанну одно поручение. Следовательно, Иоанн в это время уже покинул лагерь иконопочитателей. Начиная с Пятидесятницы 814 г., вместе с некоторыми другими [13] он принялся разыскивать старые книги, хранившиеся в пыли церквей и монастырей — как я думаю, в Константинополе и его окрестностях; по крайней мере, нигде не говорится, чтобы поиски простирались на провинцию. Он собрал эти книги во дворце, в месте, тайно предоставленном императором в распоряжение комиссии, [14] которая их внимательно изучила, в поисках текстов или свидетельств, пригодных для того, чтобы обосновать осуждение икон. Работа была окончена в декабре 814 г. — этого достаточно, чтобы установить, что поиск старых рукописей не шел, что бы там ни говорили, по всей Империи, — и она привела, как известно, к находке того, что, по-видимому, и искали, — «синодика Константина Каваллина Исаврийца», как говорит Scriptor incertus, иначе говоря, Актов иконоборческого собора, состоявшегося в Иерии при Константине V, [15] которые первое восстановление иконопочитания, естественно, обрекло на уничтожение, и которые, после обнаружения таким образом их экземпляра, послужили для восстановления того «иконоборческого флорилегия», который станет оружием Льва V в его борьбе с патриархом Никифором и справочником, к которому будет обращаться иконоборческий собор, состоявшийся в 815 г. в Святой Софии. [16] Конечно, эта поисковая работа, даже с нашей точки зрения, небезынтересна. Но ее цель была частной, рамки ограниченными, и если даже предположить, что по этому случаю некоторые старые рукописи, не относящиеся к вопросу об иконах, быть может, мирского содержания, возбудили любопытство Иоанна и были вместе с остальными собраны во дворце, это только предположение, не подкрепленное ни одним свидетельством, и мы должны остеречься от извлечения из него далеко идущих выводов. [17]

Зато Scriptor incertus [18] дает по этому поводу важное свидетельство, когда говорит, что во время своей деятельности Иоанн и его приспешники стремились привлечь себе в помощь ἕτερον ἔχοντα χειροτονίαν ἐπίσκοπον [19] — очевидно, по заданию от императора, чтобы «официально оформить» иконоборческое духовенство. Они нашли Константина-Антония Касимату или, правильнее, Кассимату (будущего патриарха Антония I), в то время действительно бывшего епископом Силейским, которого Лев V вызвал в Константинополь, и который присоединился к комиссии в июле 814 г. Интересный персонаж, своей личностью и карьерой похожий на Иоанна Грамматика. Нам сообщается — но не потому ли, что он был иконоборцем? — что он имел низкое происхождение. [20] Православный вначале, он якобы перешел в иконоборчество вследствие приспособленчества. Под монашеским именем Антония он был монахом, а потом игуменом константинопольского монастыря, называемого τὰ μητροπολιτῶν. [21] Он стал епископом в Силее Памфилийской и будет предшественником Иоанна Грамматика на патриаршей кафедре (821–837). Но до начала церковной деятельности он получил основательное образование и сделал карьеру преподавателя, как свидетельствует Scriptor incertus: μαθόντα τὴν γραμματικὴν καὶ γεγονότα νομικὸν εἰς τὰ Σφορακίου καὶ διδάξαντα παιδία. [22] Значит, можно допустить, что он был старше Иоанна на несколько лет, и вполне правдоподобно предположить, что в последней четверти VIII века, он, пройдя солидный курс обучения, быть может, нашел способ проститься со скромными условиями своей жизни и около 800 г. преподавал право [23] в школе, находившейся в квартале τὰ Σφορακίου, [24] — школе, с первым, как я полагаю, упоминанием о которой мы здесь сталкиваемся, если ее следует идентифицировать с училищем «Святого Феодора τῶν Σφωρακίου», чье существование позже хорошо засвидетельствовано. [25] Жаль, что для этого периода ничего больше не известно о жизни епископа Силейского, который был, несомненно, сильной личностью и должен был играть роль первой скрипки в предприятии Иоанна. [26]

Но вернемся к последнему. Подготовка и проведение собора 815 г. выдвинули его на первый план. Я уже говорил, что император думал отдать ему кафедру спроваженного патриарха Никифора, но патрикии воспротивились этому: ее занял выходец из большого аристократического рода Феодот Мелиссин; впрочем, Антоний Кассимата, которого, возможно, тоже сочли νέος καὶ ἀφανής, по-видимому, возвратился в Памфилийскую епископию, ожидая своей очереди. Иоанн Грамматик должен был остаться игуменом Сергие-Вакхова монастыря, [27] продолжая в этом качестве находиться в дворцовом клире [28] и, во всяком случае, в окружении императора. Из-за его диалектических способностей к нему посылали всех более или менее выдающихся лиц, которых хотели обратить в иконоборчество. Разумеется, иконопочитательская традиция сообщает только о тех, которые устояли перед ним. Так, в Житии Феофана, написанном Мефодием, [29] рассказывается, что император послал Исповедника к Иоанну в его монастырь (т. е. в обитель святых Сергия и Вакха), чтобы Иоанн убедил его λόγων τῇ στρεβλότητι (…) καὶ διαλέξεσι (…). У нас есть другие свидетельства подобного рода; [30] все они настойчиво утверждают, что Иоанн обладал опасными диалектическими способностями. [31] К несчастью, нет никого, кто сообщил бы нам о его светском образовании и вкусах. Но нет оснований отвергать свидетельство канона, составленного в честь восстановления иконопочитания, который ложно приписывается Феодору Студиту и должен являться творением патриарха Мефодия. Наряду с обычными поношениями автор заявляет — и под его пером это, конечно, тоже является поношением, — что Иоанн явился равным «эллинам», и что он «упивался их писаниями, которые глас праведных праведно сокрушил»: ἴσος γὰρ τῶν Ἑλλήνων ἐδείχθη ὑψαυχούμενος τοῖς τούτων συγγράμμασιν, ἃ δικαίως ἐλίκμησαν αἱ τῶν δικαίων φωναί; он должен был бы зваться не Иоанном, а Пифагором, Кроном или Аполлоном. [32] Легко предположить, что это была, напротив, одна из причин, по которой Михаил II (820–829) сделал его учителем своего сына Феофила. [33]

--

Источники согласны между собой относительно влияния, которое сохранил учитель на своего ученика, когда последний стал императором, [34] и важной роли, которую он играл в течение его царствования (829–842). Самым знаменитым эпизодом является посольство (или посольства?) в Багдад: [35] здесь нам не все ясно, но несомненно, что любознательный ум Иоанна нашел там себе обильную пищу, если даже не следует полностью принимать на веру традицию, согласно которой он после возвращения убедил Феофила сделать из Врийского дворца дворец в арабском стиле и сам активно участвовал в этом предприятии. [36] Тем временем, продолжалась и его церковная карьера: он стал синкеллом при патриархе Антонии I Кассимате, но я не могу сказать, был он назначен им при Михаиле II или при Феофиле. [37] Эта должность предназначала его для восшествия, наконец, на Константинопольскую кафедру: он действительно получил ее после смерти Антония I, но дата пока еще кажется не вполне установленной. [38] Damnatio memoriae, постигшее его, стало причиной того, что мы практически ничего не знаем о его деятельности в качестве патриарха: [39] отсюда я, по крайней мере, могу заключить, что он наверняка не был ярым иконоборцем и ожесточенным гонителем, которых любят описывать иконопочитатели, поскольку, если бы у них были точные факты, которые можно было бы сообщить, они не замедлили бы это сделать. Но мы не услышим об Иоанне больше ничего до того дня, когда после смерти Феофила (20 января 842 г.), который, впрочем, заставил Феодору и Феоктиста пообещать не восстанавливать иконопочитание и не изгонять с патриаршества Иоанна Грамматика, [40] этот последний, не отрекшийся от своих убеждений, был низложен 4 марта 843 г. [41] при обстоятельствах, которые православные хронисты расцветили нелепыми подробностями, и сослан в монастырь, где в безвестности окончил свои дни. [42]

Только сквозь предания и легенды, окружающие Иоанна Блюдогадателя скандальным ореолом, мы можем попытаться угадать чуть больше. При Феофиле он, якобы, положил конец вторжениям на византийскую территорию одного языческого племени, предводимого тремя главарями, заставив разбить на Ипподроме трехглавую статую, в которую он заключил магическим путем, κατὰ στοιχείωσιν, δύναμιςтрех варварских вождей. [43] В великолепном имении, которое было у его брата Арсавира на европейском берегу Босфора, на месте, где позже был построен монастырь Святого Фоки, [44] Иоанн приказал устроить подземелье со сложным доступом, похожее на Трофониеву пещеру: это была его злотворная лаборатория; он прятал там монахинь и девиц большой красоты, которых растлевал; с их помощью и при их содействии он занимался гаданием по печени, блюдогаданием, магией, вызыванием мертвых; благодаря демонскому содействию, он предсказывал будущее Феофилу и другим иконоборцам. [45] так, с этим местом было прочно связано воспоминание о научной деятельности и оккультных опытах Иоанна. Этого мало, чтобы удовлетворить наше любопытство; этого достаточно, чтобы догадаться, что Иоанн был не просто грамматиком, но, без сомнения, любителем греческой учености, занимаясь, быть может, какими-то опытами. А уже было отмечено, что в первой трети IX века, по свидетельствам рукописей, научные и технические тексты греческой Античности, кажется, имели широкое распространение. [46] Есть соблазн провести здесь параллель. Впрочем, за Иоанном осталось наименование грамматика, [47] но из его письменных творений ничего не дошло до нас, кроме, разве что, нескольких цитат, которые Жан Гуйар смог распознать в одном анонимном неизданном опровержении, составленном немногим позже 843 г. против некоего иконоборческого труда «Иоанна, ересиарха и блюдогадателя». Он их издал и прокомментировал. [48] <<<

 

Досюда Лемерль.

 

 

* * *

Вот миниатюра из Хлудовской Псалтири, на которой изображены иконоборцы. В центре, в темнолиловом пурпуре, черноволосый — император Лев V Армянин; слева, в архиерейском облачении — патриарх Феодот Мелиссин Касситера; сзади Феодота — еще какие-то иконоборцы, в т.ч. епископы; правее Льва Армянина, на заднем плане — по-видимому, придворные; справа на переднем плане — седовласый в архиерейских одеждах — епископ Силейский Антоний, впоследствие (821–837) патриарх; на самом переднем правом плане, чрезвычайно лохматая личность — Иоанн Грамматик; они с Антонием заняты тем, что замазывают известкой икону Христа; чан с известкой стоит тут же.

 

 

Особняк Арсавира, брата Иоанна Грамматика, находился в современном районе Ортакёй возле первого подвесного моста через Босфор; там до сих пор сохраняется греческая церковь Св. Фоки — по-видимому, как раз на месте монастыря, в который был превращен особняк. Вид на Ортакёй с Босфора:

 

 

 

Церковь Св. Фоки; с моря ее не видно, хотя она недалеко от берега.

 

 

Вот такими примерно видами Иоанн мог любоваться с террасы Арсавирова особняка:

 

 

 

 

Об Иоанне Грамматике см. также:

S. Gero, "John the Grammarian, the Last Iconoclastic Patriarsh of Constantinople. The Man and the Legend", Byzantina 3–4 (1974–1975) 25–35.
J. Gouillard, "Fragments inédits d’un antirrhétique de Jean le Grammairien", Revue des études byzantines 24 (1966) 171–181.
 V. Grumel, «Jean Grammaticos et saint Theodore Studite», Echos d'Orient 36 (1937) 181–189.
P. Lemerle, Le Premier humanisme byzantin. Notes et remarques sur enseignement et culture à Byzance des origines au Xe siècle (Paris, 1972) (Bibliothèque Byzantine: études 6) 135–147.
R.-J. Lilie, C. Ludwig, Th. Pratsch, I. Rochow (Hrsg.), Prosopographie der Mittelbyzantinischen Zeit. Erste Abteilung (641–867) (Berlin, 1998) # 3199, 3304.
R.-J. Lilie, "Ioannes VII. (837–843)", в: idem (Hrsg.), Die Patriarchen der ikonoklastischen Zeit. Germanos I. — Methodios I. (715–847) (Frankfurt am Main—Berlin—Bern—New York—Paris—Wien, 1999) (Berliner byzantinistische Studien 5) 169–182.
В. А. Баранов, "Аристотель в иконоборческом споре: на чьей стороне?", в: С. Н. Малахов (ред.), Н. Д. Барабанов (сост.), Византия: общество и Церковь (Армавир, 2005) 134–146.
T. A. Senina (moniale Kassia), «Notices sur l'atmosphère intellectuelle à l'époque du second iconoclasme. I. Le fondement théologique du dialogue des frères Graptoi et Jean le Grammarien dans la Vie de Michel le Syncelle. II . Jean le Grammairien et le monastère de Théotocosτών Ψιχά», Scrinium. T. 4: Patrologia Pacifica and Other Patristic Studies / Ed. par B. Lourié et V. Baranov (Санкт-Петербург, 2008) 318–324.

Кроме того, Иоанн — один из главных героев романа "Кассия"; см. ч. 1, гл. 8, 10, 21, 22, 23; ч. 2, гл. 5, 6, 7, 8, 9; ч. 3, гл. 4, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 16, 19, 20, 23; ч. 4, гл. 2, 3, 4, 14, 16, 18, 19, 24 («Патриарх»); ч. 5, гл. 4, 7, 9, 11, 13, 15, 17, 23.

 

И напоследок — портрет "великого софиста" в интерьере, совместное произведение Юлии Меньшиковой (собственно портрет Иоанна) и мое (помещение его в интерьер):

 

Примечания П. Лемерля

[1] Две недавних, но скудных заметки об Иоанне Грамматике см.: C. Mango, The Homilies of Photius, 240–243; J. Irigoin, «Survie et renouveau…», 288–289. См. также: Е. Э. Липшиц, Очерки истории византийского общества и культуры…, 296 след.

[2] V. Grumel, «Jean Grammaticos…», 181–182. Опровержение см.: P. Alexander, The Patriarch Nicephorus…, 235–236; C. Mango, The Homilies of Photius, 242.

[3] См.: P. Alexander, The Patriarch Nicephorus…, 235, с предшествующей библиографией. См. также: P. Charanis, «The Armenians in the Byzantine Empire», Byzantinoslavica 22 (1961) 196–240 (новое изд.: Lisbon, 1963, p. 28, n. 79). Отрывок из Продолжателя Феофана, цитируемый ниже (см. прим. 112), напротив, настаивает на том, что Иоанн был истинным отпрыском столицы. Что не мешает, конечно, предполагать, что его семья могла иметь родство с армянами.

[4] Scr. Inc., 349, l. 19 sq.: ἀναγνώστην τινὰ Ἰωάννην λεγόμενον, υἱὸν Παγκρατίου τινὸς σκιαστοῦ; та же традиция у Псевдо-Симеона: Sym. Mag., 606, l. 11 sq., где встречаем также взятую из иного источника противоположную традицию, как будет видно далее. Эти два автора тоже упоминают данную Иоанну кличку Илила и объясняют ее так: ὅπερ Ἑβραϊστὶ ἑρμηνεύεται πρόδρομος καὶ σύνεργος τοῦ διαβόλου (об «Илиле» см.: C. Mango, The Homilies of Photius, 241, n. 31: производное от еврейского Heylel = Люцифер?). {Об этом прозвище Иоанна Грамматика см. теперь работу: B. Lourié, «Le second iconoclasme en recherché de la vraie doctrine», Studia Patristica 34 (2001) 168–169 (Annexe II). — Прим. пер.} Версия о темном происхождении излагается также в письме Псевдо-Дамаскина Феофилу: (…) τις τῶν ἀφανῶν καὶ εὐτελῶν τῆς πόλεως τοὔνομα Ἰωάννης (PG 95, col. 368A). Слово σκιαστής, обозначающее профессию отца Иоанна, вызывает затруднения. Словарь Лидделла и Скотта цитирует ее только как эпитет Аполлона в Лакедемоне (где известно здание под названием σκιάς). Григорий Назианзин употребляет его один раз (PG 37, col. 659А, стих 146), для обозначения, как кажется, служителя, носящего зонт от солнца: по крайней мере, такое значение принято и сохранено в словаре Софоклиса (E. A. Sophocles, Greek Lexicon of the Roman and Byzantine Periods (Leipzig, 1914)). Это же значение возобладало и для хорошо известного текста (Th. Cont., 318, V.74), где говорится, что Даниэлис подарила Василию I пятьсот рабов, из них 100 евнухов, и γυναῖκες σκιάστριαι ἑκατόν; но с трудом можно представить себе императора, сопровождаемого сотней женщин с зонтиками, а упоминание сразу после этого среди подарков, которые принесла Даниэлис, роскошных отрезов тканей, разноцветных и переливающихся, направило по иному пути уже Дюканжа, который знает и цитирует оба текста, связанных с профессией Панкратия. Он даже не упоминает значения «носильщик зонта». Он отвергает и предложенное Комбефисом значение «изготовитель головных уборов с широкими полями» (исходя из слова σκιάδιον, о котором см.: J. Verpeaux (éd.), Pseudo-Kodinos, Traité des Offices (Paris, 1966) 141, n. 1). Он предлагает, основываясь на некоторых употреблениях слова σκία и особенно σκιαγραγεῖν, и на отрывке из Зосимы, из которого он приводит σκιάστρια, значение «phriygio, qui varii coloris filis, vel laneis, vel sericeis, in vestibus ut pictores figuras adumbrant». Это объяснение выглядит очень соблазнительно и почти с уверенностью приложимо к σκιάστριαι Даниэлис. Верно ли оно и для σκιαστής? И что такое, например, στεφάνια τὰ λεγόμενα σκιαστά в De cer. (I. Reiske), I, 573, l. 19? R. Browning (ВВ 14 (1958) 44) переводит σκιάστριαι как «работницы по вышиванию или ковроткачеству», но полагает, что σκιαστής, являясь, скорее, прозвищем, чем профессией Иоаннова отца, могло намекать на занятия магией: R. Browning, «Notes on the Scriptor incertus…», 402–403.

[5] Scr. Inc., 359, l. 17 sq.

[6] Th. Cont., 154 (IV): οὐκ ἐπηλύτης καὶ ξένος, αὐτόχθων δὲ καὶ τῆς βασιλίδος ταύτης τῶν πόλεων βλάστημα (…), οὐκ ἐξἀσήμου τινὸς ἀλλὰ καὶ λίαν εὐγενοῦς καταγόμενος σειρᾶς, τῆς οὕτω τῶν Μωροχαρζαμίων λεγομένης. Это также одна из версий Псевдо-Симеона, который дает вариант Μωροκαρδανίων (Sym. Mag., 649). Этой же версии следует Кедрин (Cedr., II, 144, l. 10: Μωροχαρζανίων).

[7] Генесий называет его не иначе, как Ианнием; Продолжатель Феофана — Иоанном или Ианнием; Псевдо-Симеон — Иоанном, Ианнием, Симоном (Волхвом), Мамврием; Георгий Монах — Иоанном, Ианнием, «другим Симоном», помещая его вместе с ἑτέρους τινὰς Ἰαννίτας καὶ Ἰαμβρίτας καὶ Σιμωνίτας, тоже сообщниками Льва Армянина; Кедрин и Зонара — Ианнием. Житие Никиты Мидикийского называет его «новым Тертиллом», по имени «ритора» — обвинителя св. Павла в Деян. 24:1. Бесконечно разнообразие бранных эпитетов, которые отпускаются в его адрес за его нечестие, иконоборчество, волхвование, гадание и т. п. Об этом осмеянии «Ианния», особенно миниатюристами, см. примеры, приведенные у J. Gouillard, «Art et littérature théologique à Byzance au lendemain de la querelle des images», Cahiers de Civilisation Médievale Xe–XIIe siècles 12 (1969) 1–13.

[8] V. Grumel, «Jean Grammaticos…», 181–189.

[9] Ibid., 182. Ответ Мефодия патриарху Иерусалимскому издан у J. B. Pitra, Juris ecclesiastici Graecorum historia et monumenta, II (Rome, 1868) 355–357: по поводу клириков, рукоположенных Тарасием и Никифором, затем отпавших в иконоборчество и теперь раскаивающихся, Мефодий заявляет, что их можно принять в Церковь и восстановить в прежнюю степень, кроме Иоанна, ἄτερ μόνον τοῦ τελευταίου τουτέστιν ἐσχάτου καὶ πρώτου ἐχθίστου τῆς ἀληθείας Ἰωάννου, μηδ’ ὅλως πώποτε φατέντος χριστιανοῦ, καὶ κλήρου λόγον οὐκ ἐσχηκότος οὐδ’ ἐπεκτείναντος ἁπάντων τινί.

[10] PG 95, col. 368A: ἀναγνωστικῷ βαθμῷ τῇ εὐαγεῖ μονῇ τῆς ἁγίας Θεοτόκου τῶν Ὁδηγῶν σχολάζων. Scr. Inc., 349, также называет Иоанна ἀναγνώστης. R. Janin, Le siège de Constantinople…, 200, замечает, что упоминание Иоанна в качестве чтеца монастыря τῶν Ὁδηγῶν в момент восшествия Льва V на царство противоречит традиции, которая приписывает основание этого монастыря Михаилу III.

[11] Об этом монастыре, также называемом τοῦ Ὁρμίσδου, см. ibid., 467–468 (однако Scr. Inc. не говорит, что Иоанн получил игуменство при Льве V в качестве вознаграждения за его усилия по сбору иконоборческого флорилегия, о котором мы скоро будем говорить). Продолжатель Феофана (Th. Cont., 154) говорит, что Иоанн был игуменом монастыря святых Сергия и Вакха и прибавляет, что он был причислен к βασιλικὸς κλῆρος; эти данные воспроизводятся Псевдо-Симеоном в его справке об Иоанне (Sym. Mag., 649 sq.) и Кедрином (Cedr., II. 144), который добавляет, что Иоанн стал игуменом, когда уже приближался к старости. Но последнее представляется сомнительным и мало согласуется с тем, что известно о дальнейшей карьере Иоанна.

[12] Не думаю, что это противоречит с уже упоминавшимся утверждением Scr. Inc., 359, l. 17 sq., что в марте 815 г., после низложения Никифора, патрикии воспротивились желанию Льва Армянина заменить его Иоанном, λεγόντων τῶν πατρικίων ὅτι νέος ἐστὶ καὶ ἀφανής, καὶ οὐδεῖ ἡμᾶς γέροντας προσκυνεῖν ἔμπροσθεν αὐτοῦ. Если Иоанн в то время был на четвертом десятке, вполне возможно, что эти старцы нашли его чересчур молодым, чтобы припадать пред ним.

[13] Перечень первых сообщников Льва V по иконоборчеству, многие из которых могли сотрудничать с Иоанном при исполнении его миссии, содержится в Житии Никиты Мидикийского (AASS, Aprilis I, App., col. XXIX a–b (§ 31)): сенаторы Иоанн Спектас и Евтихиан, епископ Антоний Силейский, монахи Леонтий и Зосима и, может быть, некий армянин по имени Амазасп. Ср. P. Alexander, The Patriarch Nicephorus…, 127, n. 1 и 3.

[14] Как это дает понять Генесий (Genesios, 27), который говорит, что Лев V устроил во дворце «своих сообщников по ереси», δίαιταν πρὸς τρυφὴν ἰδιαζόντως τούτοις δαψιλευσάμενος. См. также Vita Nicephori, 165, l. 22 sq.; G. M. Chron., II, 778. Что поиск рукописей осуществлялся по инициативе императора, засвидетельствовано в письме Псевдо-Дамаскина к Феофилу, где говорится (PG 95, col. 372), что Иоанн βασιλικῇ χειρὶ τὰς βίβλους πάσας τῶν μοναστηρίων περιάθροισάς и т. п. А о том, что его истинная цель держалась в секрете, сообщает Scr. Inc., 352, где рассказывается, что Иоанн и его приспешники, будучи вопрошаемы о цели их деятельности, отвечали, что она связана с неким предсказанием, сделанным императору относительно продолжительности его царствования.

[15] О точном характере текста или текстов, которые разыскивали и нашли, см.: P. Alexander, «Church Councils and Patristic Authority…», 498 sq.: он задается вопросом, был ли этот synodikon иконоборческим флорилегием Константина V или самими Актами Иерийского собора, и предпочитает — по-моему, обоснованно — вторую гипотезу.

[16] См.: P. J. Alexander, «The Iconoclastic Council of St. Sophia (815) and Its Definition (Horos)», DOP 7 (1953) 37–66 (особенно 53, n. 10; 60 sq.).

[17] Как делает B. Hemmerdinger, Essai sur l’histoire du texte de Thucydide, 35, произвольно предполагая, что во время своих поисков Иоанн Грамматик собрал «не только христианские тексты, бывшие объектом его розысков, но и тексты классические, открытие которых вызвало настоящий ренессанс» (курсив наш), прибавляя, что «сосредоточение в Константинополе в 814 г. всех древних рукописей есть явление чрезвычайной важности, которое еще никогда не освещалось [sic]. Оно позволяет объяснить не только византийский ренессанс, но также интеллектуальную монополию Константинополя [sic]». Эти отважные обобщения, к несчастью, не обоснованны. К сожалению, автор настаивает на них в работе B. Hemmerdinger, «Un mission sientifique arabe…», 66–67, где он даже говорит, что эта «охота за рукописями», «за всеми древними рукописями, которые были в Империи» (sic), не имела никакой связи с иконоборчеством, но имела целью угодить халифу Мамуну, который однажды попросил императора снабдить его «всей философской и научной литературой древней Греции»; в статье B. Hemmerdinger, «La culture grecque classique…», в ее второй части («La centralisation à Constantinople et la renaissance iconoclaste», p. 129–133), наряду с верными замечаниями относительно того, что философское возрождение не вспыхнуло в Константинополе в 843 г. внезапно и ab ovo, мы снова видим, что автор приписывает Иоанну Грамматику сосредоточение в столице «всех древних рукописей, какие были в Империи».

[18] Scr. Inc., 350 sq. См. также Sym. Mag., 606, l. 16 sq.

[19] Долгое время считалось, что следует различать χειροτονία, рукоположение (в алтаре) священников и диаконов, и χειροθεσία, рукоположение (вне алтаря) иподиаконов и чтецов; см., например, появившуюся совсем недавно работу E. Herman в The Cambridge medieval history, vol. IV (Cambridge, 1967) 116. Но похоже, это безосновательно: см. J. Darrouzès, Recherches sur les ὀφφίκια…, 87–88, 154.

[20] Ὑιὸν πρεσβυτέρου τινὸς τζαγγαρίου, говорит Scr. Inc., 350, l. 19–20; Sym. Mag., 606, l. 16 sq., сообщает о Κωνσταντῖνον πρεσβύτερον τζαγγαρίου, что, вероятно, следует исправить.

[21] R. Janin, Le siège de Constantinople…, 197.

[22] Scr. Inc., 350, l. 20–21, с неверным разночтением γέροντα, который R. Browning, «Notes on the Scriptor incertus…», 394, исправляет на γεγονότα. Ср. Sym. Mag., 406, l. 16–17: ὃς καὶ νομικὸς εἰς τὰ Φορακίου (sic) γέγονε.

[23] По контекстумаловероятно, что νομικὸςотносится к должностинотария (K. E. Zachariae von Lingenthal, Geschichte des griechisch-römischen Rechts (Berlin, 1877) 291) илик церковной деятельности (о чем см. работу A. Dain в RÉB 16 (1958) 166–168 и J. Darrouzès, Recherches sur les ὀφφίκια…, Index, s.v.).

[24] В центре Константинополя: R. Janin, Constantinople byzantine…, 37 и 428–429.

[25] F. Fuchs, Die höheren Schulen…, 49–50.

[26] Согласно Scr. Inc., 352, именно Иоанн обратил его в иконоборчество, и Антоний стал ἀρχηγὸς καὶ πρῶτος его партии. Впоследствии его всегда объединяют с Иоанном и даже упоминают первым: οἱ περὶ Ἀντώνιον καὶ Ἰωάννην (Ibid., 353, l. 10); τοὺς τοῦ διαβόλου συνέργους, λέγω δὴ Ἀντώνιον καὶ Ἰωάννην καὶ τοὺς μετ’ αὐτῶν (Ibid., 355, l. 6 sq.). Вполне вероятно, что услуги, оказанные им в качестве члена комиссии, подготовившей собор 815 г., снискали ему благоволение императора. Однако мне не известно, на чем основывается традиция, согласно которой его поставление в епископа Силейского было вознаграждением. Как мне представляется, повествование Scr. Inc., 351, l. 6–7 и 12–13, напротив, указывает, что он уже занимал эту кафедру в 814 г., когда был призван присоединиться к группе Иоанна.

[27] Невозможно, как кажется, высказаться по поводу весьма подозрительной традиции, содержащейся в письме Псевдо-Дамаскина к Феофилу: когда патриарх Никифор отверг иконоборческий флорилегий, представленный ему Львом V, Иоанн, который опасался получить запрещение от патриарха и к тому же в этот момент заболел, якобы испросил и получил прощение у патриарха и даже, будто бы, принял монашескую епитемию (καὶ τῇ μοναδικῇ προσδραμεῖται μετανοίᾳ: PG 95, col. 372ВС). То, что говорится вслед за этим — а именно, что как раз тогда и вследствие этого император призвал Антония Силейского, — как мне кажется, окончательно подрывает доверие к этой версии. Мне представляется, что ее не подтверждает и сказанное об отношениях Иоанна и Никифора в XV-й гомилии Фотия (см. C. Mango, The Homilies of Photius, 246, и 243), хотя об этом можно спорить. Она могла появиться вследствие того, что Иоанн после событий весны 815 г. просто-напросто вернулся в свой монастырь.

[28] См. уже приводившиеся свидетельства Th. Cont., 154: τῷ βασιλικῷ κλήρῳ καταριθμούμενος; и Sym. Mag., 649: τοῦ βασιλέως κληρικοῖς καταριθμούμενος.

[29] В. В. Латышев, «Житие преп. Феофана Исповедника», 30 (XXVIII, 46).

[30] Например, в письмах Феодора Студита, который поздравляет некоторых монахов и мирян с тем, что они дали отпор «нечестиеначальнику» Иоанну во время сопротивления: монаха Симеона (PG 99, col. 1201A), монаха Навкратия (ibid., col. 1212B), логофета Димохариса (ibid., col. 1324С).

[31] Th. Cont., 102 (ср. Cedr., II, 112): σοφιστικαὶ καὶ διαλεκτικαὶ ἀποδείξις. Деяния святых Давида, Симеона и Георгия (Acta Davidis, Symeonis et Georgii, 246, l. 24 sq.) уличают Иоанна в том, что он легко справлялся с необразованными противниками (τῆς ἐγκυκλίου παιδεύσεως ἄμοιρος), благодаря τῇ προσούσῃ αὐτῷ [Иоанна] γλωσσαλγίᾳ καὶ τῇ τῶν λόγων εὐστρόφῳ διαλέξει καὶ πολυπλόκῳ δεινότητι.

[32] PG 99, col. 1776ВС.

[33] Все источники подтверждают этот факт, так же как привязанность Феофила к своему учителю. Некоторые из них возлагают на Иоанна ответственность за отношение императора к иконам.

[34] А агиографические тексты, по-видимому, его преувеличивают: см., напр., Деяния свв. Давида, Симеона и Георгия (Acta Davidis, Symeonis et Georgii, 238, l. 22–23); Житие императрицы Феодоры (в W. Regel, Analecta Byzantino-Russica (Petropolis, 1891) 6, l. 12 sq.); Житие Петра Атройского (V. Laurent, La vie merveilleuse de St. Pierre d’Atroa, 187, l. 4 sq.). Все эти тексты безмерно чернят память Иоанна, чтобы немного меньше обвинять Феофила, чью память Феодора защищала упорно и ловко, о чем всем известно.

[35] Основным источником здесь является Th. Cont., 95–99, который по этому поводу не ругает Иоанна, но, напротив, хвалит его πολιτικὴ εὐταξία; ср. Zonara, III, 361, l. 19 sq., который приписывает Иоанну успех этого посольства, поскольку он был εἰς διάλεξιν περιδέξιος. О проблемах, связанных с этим посольством, и о роли, приписываемой некоторыми хронистами Иоанну в связи с усилиями, приложенными Феофилом для возвращения в Империю сбежавшего к арабам Мануила (ср. Th. Cont., 119–121), см.: A. Vasiliev, Byzance et les Arabes, I, 112–113, и там же (р. 413–417) экскурс, сдеданный H. Grégoire. Но см. также: J. B. Bury, History…, 256 sq., 475 sq.

[36] Th. Cont., 98, говорит, что работы были поручены некоему лицу по имени Патрикий. Зонара (Zonara, III, 363) приписывает Иоанну проект и руководство работами. Ср. J. B. Bury, History…, 132–133; R. Janin, Constantinople byzantine…, 146–147, 492.

[37] Th. Cont., 95, прямо сообщает, что Иоанн, когда был послан в Багдад в начале царствования Феофила, уже был синкеллом. Cedr., 144, l. 20, утверждает, что ему доверил эту должность Феофил. О самой должности см.: H.-G. Beck, Kirche…, 68, 102, 118–119, с предшествующей библиографией.

[38] Th. Cont., 121, l. 6–9, сообщает, что это произошло в воскресенье 21 апреля, и долгое время считалось, что это было в 832 г., когда 21 апреля приходилось как раз на воскресенье: J. B. Bury, History…, 135. Псевдо-Симеон говорит, что это случилось на восьмой год царствования Феофила, но 21 апреля 832 г. это суббота. V. Grumel, «Chronologie des patriarches iconoclastes…», предложил дату 21 января 837 г., которую указал и в своей книге V. Grumel, La Chronologie, и которая стала общепринятой (H.-G. Beck, Kirche…, 803; G. Ostrogorsky, Geschichte…, 175). Однако V. Laurent, La vie merveilleuse de St. Pierre d’Atroa, 186, n. 2, замечает, что манера, в какой это Житие говорит об Иоанне, «вполне позволяет думать, что он встал во главе Церкви раньше».

[39] V. Grumel, Regestes…, посвящает ему только один номер (№ 413): упоминание иконоборческого собора, бывшего во Влахернах. Но этот так называемый собор настолько плохо засвидетельствован в источниках, что можно сомневаться, был ли он когда-нибудь вообще.

[40] Это предание воспроизводено, напр., у Zonara, III, 381, l. 10.

[41] Дата принята Грюмелем в его Regestes… и La Chronologie…; в статье V. Grumel, «Chronologie des patriarches iconoclastes…», 166, по технической ошибке стоит 4 апреля.

[42] Не известно, сколько времени он прожил после своего изгнания. Он был еще жив, когда его преемник Мефодий писал письмо патриарху Иерусалимскому (см. выше, прим. 117), которое у V. Grumel, Regestes…, датируется мартом–апрелем 847 г. (№ 435). Относительно обстоятельств низложения Иоанна хронисты неиссякаемы. Их фантазии разворачиваются вокруг трех тем: А) Иоанн, легко поранив сам себя, якобы притворился, что является жертвой покушения, будто бы задуманного Феодорой: Th. Cont., 150–151 (где говорится, что после этого он был изгнан в свой proasteion τὰΨιχά); Sym. Mag., 648; Genesios, 81; Cedr., 142–143, и т. п.; Б) клеветническая кампания, которую он, будто бы, устроил против своего преемника Мефодия, обвиненного в безнравственности и смывшего это обвинение необычным образом, публично предъявив свидетельство о радикальном исцелении от плотской страсти, дарованном ему св. Петром: Th. Cont., 158 sq.; Sym. Mag., 652–653; Genesios, 82–83; Cedr., 146–149, и т. п.; В) иконоборческое исступление, якобы охватившее Иоанна в монастыре, куда он был сослан, до такой степени, что он выколол глаза у икон, чей взгляд он не мог выносить, за что Феодора велела дать ему двести ударов кнутом, поначалу вообще намереваясь его ослепить: Th. Cont. (157), Genesios (82–83), Cedr., (143–144), Zonara (III, 384) говорят, что это произошло «в одном монастыре». Псевдо-Симеон помещает рядом две легенды разного происхождения: местом действия одной (Sym. Mag., 647, l. 11 sq.) он делает монастырь, куда Иоанн был поначалу сослан, ἐν τῷ Στενῷ εἰς τὸ καλούμενον Κλείδιον (то же самое место указано у Продолжателя Георгия Монаха: Georg. Mon., 811), и сообщает, что после этого Иоанн был сослан в свой proasteion Психа (649, l. 4–5); другое предание (652, l. 1 sq.) говорит только об «одном монастыре», но утверждает, что Феодора велела ослепить Иоанна. На самом же деле есть все основания полагать, что Феодора вовсе не преследовала Иоанна, и что он спокойно окончил свои дни в своем имении Психа. Но здесь не было ничего, что могло бы удовлетворить желчность и злопамятность монахов-иконопочитателей. Они дошли до того, что вообразили (см.: Sym. Mag., 681, l. 4 sq.; Georg. Mon., 834, l. 17 sq.), будто Михаил III повелел вытащить из могил тела Константина V и Иоанна, причем последнего «с его омофором», бичевать их на Ипподроме и затем сжечь.

[43] Th. Cont., 155–156; Cedr., 145–146. О магических практиках στοιχείωσις см.: J. B. Bury, History…, 443, n. 3. Один агиограф, объясняя большое влияние, которое Иоанн имел на Феофила, говорит, что последний был προστοιχειωθεὶς Ἰωάννῃ (V. Laurent, La vie merveilleuse de St. Pierre d’Atroa, 187, l. 5): тут нужно подразумевать магическую связь, что-то вроде порчи. Одна хорошо известная миниатюра из мадридской рукописи Скилицы изображает, как Иоанн приказывает разбить головы у трехглавой статуи на Ипподроме; L. Bréhier, «Un patriarche sorcier…», 267, воспроизводит ее и считает, что «речь идет, очевидно, о знаменитой Дельфийской колонне, воздвигнутой в честь победы при Платее», т. е. о Змеиной колонне; но на миниатюре ясно видно человеческое тело с тремя головами.

[44] R. Janin, Le siège de Constantinople…, 498–499.

[45] Th. Cont., 156–157; Cedr., 146. Та же самая легенда, но в несколько иной форме, утверждает, что в этом подземелье Иоанн велел построить некое помещение из камней, сводчатое (или покрытое куполом), за которым закрепилось наименование Τροῦλος, где путем неких жертвоприношений вызывал демонов, чтобы узнавать у них будущее: Sym. Mag., 635, l. 10–14. Различные указания, обзор которых мы только что сделали, на Стенон, Клидион (см. R. Janin, Le siège de Constantinople…, 280), Свято-Фокиев монастырь и, может быть, также на Психа, согласуются в том, что память об Иоанне связывалась с неким местом на европейском берегу Босфора, недалеко от Черного моря. {Об изгнании Иоанна в его имение Психа см. также: Tatiana A. Sénina (moniale Kassia), «Notices sur l’atmosphère intellectuelle à l’époque du second iconoclasme, II. Jean le Grammairien et le monastère de Théotocos τῶν Ψιχᾶ», Scrinium 4 (2008) 321–324. — Прим. пер.}

[46] J. Irigoin, «Survie et renouveau…», 289–290.

[47] Грамматики того времени имели плохую репутацию у иконопочитателей: Игнатий по поводу окружения Льва V будет говорить об οἱ ἀπὸ κοιλίας φωνοῦντες γραμματικοί (Vita Nicephori, 208, l. 13–14).

[48] J. Gouillard, «Fragments inédits d’un antirrhétique de Jean le Grammarien», RÉB 24 (1966) 171–181.

 

© Монахиня Кассия (Сенина): личная страничка

 

 

 

 

 

 

 
Rambler's Top100